Журнал "Воспитание народа"


Сообщений в теме : 72
Страницы : 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Дата/Время: 16/12/02 08:47 | Email: calvin@tvcom.ru
Автор : Центр Изучения Кальвинизма

сообщение #021216084735

Воспитание народа

Религиозно – философский журнал
№4 за 2002г.

Олег Чернышёв

ДЕЛО РЕФОРМАЦИИ СЕГОДНЯ

Дорогие братья и сёстры! От всего сердца поздравляю вас с праздником Великой Реформации. Это тот день, в который Святой Дух сокрушил твердыни человеческого сердца, и для народа Божьего, столетиями находившегося в путах идольского служения, вновь воссиял ослепительный свет вечной Истины. Просвещённый и преображённый ею, он смело и без тени сомнений взял дело Реформации в свои руки, и, уповая только на милость своего Господа, решительно преобразил Церковь, вернув ей первоначальную чистоту и святость. Дело Реформации ныне предано нам, протестантам России. Пусть же и в наших душах ни на минуту не угасает огонь Духа, дабы Начавший это доброе дело, совершал его до дня Иисуса Христа!

НЕПРЕЛОЖНАЯ ЗАДАЧА РЕФОРМАЦИИ
Реформация — это Божья заповедь. Она непреложна по своей сути. Никто и никогда не сможет отменить её. Девиз наших отцов — ecclesia reformata est semper reformanda — лишь подчёркивает вечность Божьего установления: посредством Слова Божьего преображаться самим и преображать Церковь, пока она не станет Церковью, не имеющей пятна или порока (Еф. 5:27). И пусть враги Христа, если они того хотят, негодуют, злятся и протестуют, стремясь помешать нашей работе. Пока у народа Божьего есть Библия, никакой враг, даже сам дьявол, не одолеет его, а, значит, Церковь в России изо дня в день будет становиться чище и славнее.
Самое главное в деле Реформации — не останавливаться. Достигнув какого-то промежуточного результата, нельзя сказать себе: «Отдыхай душа. Ешь, пей и веселись, ибо ты достигла желанного». Время ли отдыхать? Время ли почивать на лаврах, когда обездоленные души изнемогают от невыносимого бремени язычества, без Слова Истины, без уверенности в будущем, утешаясь в лучшем случае лишь заступничеством других? Время ли жить в украшенных домах, когда Дом Божий в запустении (Агг. 1:4)?
Наши отцы, неутомимые реформаторы XVI века, никогда не останавливались. Вернее, Дух Божий, действовавший в них, никогда не позволял им останавливаться. Какие бы препятствия не возникали на их пути, сколько бы врагов не нападало на них, какие бы удары не наносила им по своей прихоти злая судьба, они смело шли вперёд, невзирая на то, что неминуемая смерть подстерегала их на каждом шагу. Никто не осудил бы Мартина Лютера, если бы он внял совету своих друзей и отказался от поездки на Вормский сейм. Но он решил подчиниться гласу Иисуса Христа и последовал, казалось, на верную смерть. В нужную минуту Господь дал ему храбрости, и реформатор бесстрашно произнёс перед своими судьями слова, навсегда вошедшие в историю: «На сём стою, и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь». Вспомним и мужественный поступок другого реформатора, Жана Кальвина, когда тот обнажил свою грудь перед мечами своих врагов и тем самым остановил надвигающееся восстание, кровопролитие и братоубийство. Вспомним, наконец, горячую молитву громовержца Джона Нокса: «Господи, дай мне Шотландию, или я умру!». Эти и многие другие отцы-реформаторы не знали, что такое отдых, им была неведома лень, они не могли оставаться и не оставались равнодушными, пока видели, как дети Божьи стонут под бременем нечестия и греха. Они шли впереди, сминая на своём пути неприступные вражеские легионы, проливали свою кровь и прокладывали дорогу нам, российским реформаторам. Даже на смертном одре они оставались людьми «одной мысли»: не прекращать Реформацию, пока на земле есть хоть один народ, не познавший милости Иисуса Христа.
Готовы ли мы следовать по стопам наших богоносных отцов? Не услаждаться временными победами и не сибаритствовать на завоёванной территории, а до смерти сражаться с дьяволом за деревни и города, преданные нам Богом, но ещё не ставшие христианскими? Готовы ли мы пострадать сами, но спасти других?
Дело Реформации требует от нас того, чтобы мы вышли за пределы обустроенного нами мирка. Нельзя постоянно сидеть в четырёх стенах и при этом называть себя реформатами или протестантами. Недопустимо отгораживаться от неверующего большинства колючей проволокой из всевозможных предписаний, если мы не хотим, чтобы Реформация начавшись с нас, нами же и закончилась! «Придите и помогите нам» — этот призыв раздаётся отовсюду. Прислушаемся к нему: не сам Господь ли обращается к нам с этими словами?

ПУТЬ К ЕДИНЕНИЮ
Реформация в нашей стране не имеет будущего, пока мы разобщены и движемся в разных направлениях. Не время спорить о том, чьё оружие мощнее, у кого оно лучше заточено, имя какого реформатора на ней выгравировано. Голландские крестьяне встречали испанских узурпаторов вилами и палками — и в конце концов одержали победу! Нам ли, их наследникам, спустя 450 лет сомневаться в силе Слова Божьего, сокрытого в глиняных сосудах (2 Кор. 4:7)? Станем ли хвалиться друг перед другом уникальностью нашего оружия, если Слово Божье острее всякого меча обоюдоострого (Евр. 4:12)? Настало время, когда мы должны объединить свои усилия и все вместе громогласно воскликнуть: «Господь предал нам Россию, и всё, что в ней, принадлежит Ему и только Ему!».
Единство не созидается за один день. Никаким декретом не восстановить то, что разрушалось на протяжении долгих лет. Поэтому стремление к единству должно разгореться в каждом из нас, и никто не должен успокаиваться, пока хоть одна церковь Реформации не участвует в общей борьбе. Оставим личную неприязнь и взаимные обиды! Стоит ли с недоверием и подозрением смотреть на своего брата, когда на нас со всех сторон сыплется град пуль и снарядов? Возвеличим ли мы имя Иисуса Христа в глазах язычников, если будем исподтишка принижать имя наших братьев и с иронией воспринимать каждое их действие? Господь хочет, чтобы мы были едины. Больше того — Он требует этого.
Первый шаг к единству — это общение. У нас есть тысяча способов, чтобы поддерживать общение друг с другом! Никто и ничто не мешает нам делать это, кроме греха, глубоко укоренившегося в нашем сердце. И, право, стоит возблагодарить Господа уже за то, что в день Реформации мы вспоминаем о наших братьях и отсылаем им свои поздравления. Ибо кто знает, сколько бесов впадает в исступление и оглашает ад неистовым воем, когда мы заполняем на нашем компьютере поля «Кому» и «Копия» и нажимаем на «Отправить»?
Совместные молитвы, семинары, конференции — это следующий шаг. Нам ещё далеко до того, чтобы решения, принятые на подобных встречах, стали обязательными для всех церквей Реформации, и тем самым не на словах, а на деле достигалось единство целей и задач. Но уже сейчас мы можем двигаться в этом направлении. Давайте делиться опытом наших встреч, рассказывать о принятых на них решениях, показывать их преимущества и вскрывать их недостатки, советоваться и искренне помогать друг другу. Давайте с любовью убеждать других христиан присоединиться к движению Реформации, ибо только оно способно эффективно противостоять неисчислимым отрядам атеистов и мусульман. Наша открытость по отношению друг ко другу сегодня сделает возможным наше единство завтра, а в перспективе — и наш успех в деле обустройства земли русской на библейских началах.
Важно отметить то, что эклектизм, в какие бы красивые одежды он не рядился, опасен прежде всего своей индифферентностью к несущественным различиям, которые вызваны скорее естественными причинами, нежели преднамеренными действиями. Поэтому механическое объединение всех общин и церквей Реформации в одну видимую организацию, наподобие Римско-католической церкви, недопустимо, ибо в конечном счёте такое «единство» приведёт к ничем несдерживаемой тирании и унификации того, в чём Господь дал нам свободу. Средневековый папизм и Англия Стюартов ещё свежи в нашей памяти, чтобы нам вновь наступать на одни и те же грабли. Поэтому уважение к традициям и свободам братских общин должно стать исходным принципом межцерковного диалога. Только на этом основании свободные церкви смогут объединиться в свободную конфедерацию, где приоритетным будет единство целей, а не чинов и обрядов.
Несомненно, мы ещё далеки от совершенства. В нас по-прежнему остаётся много «ветхого» и «отжившего». Но не будем унывать, от безысходности отдавая язычникам один форпост за другим. Мы можем выступить единым фронтом. У нас есть всё необходимое для этого. Наша сила — в нашей немощи, ибо когда мы признаём нашу слабость, мы тем самым исповедуем силу Иисуса Христа и, следовательно, начинаем надеяться только на Него. А разве не общность упования делает нас едиными?

ЯДОВИТЫЕ ПЛОДЫ РЕФОРМАЦИИ
Помимо врагов внешних делу Реформации яростно противостоят враги внутренние. До поры до времени им легко удавалось скрывать свои истинные намерения, нацепив на себя маску респектабельных протестантов. Признаемся, немалое количество вполне искренних христиан попались в умело расставленные сети, наивно полагая, что все, так или иначе выступающие против врага внешнего, априори действуют заодно с нами. Что ж, они заблуждались, и когда волки в овечьей шкуре показали свои зубы, бедные души не смогли дать достойный отпор численно превосходящему их противнику.
Поражения научили нас многому. Мы больше не пойдём на поводу у тех, кто под красивыми религиозными лозунгами предлагает нам банальное процветание и финансовый успех. Нас теперь не соблазнить чудесными переживаниями, помпезными исцелениями, таинственными откровениями. Мы достаточно натерпелись от разного рода «помазанников», чтобы понять, что религия тела так же пагубна для дела Реформации, как и выхолощенный протестантский либерализм. И сколько бы эти «помазанники» не убеждали нас, что они — такие же протестанты, как и мы, сама их жизнь, отвратительная даже для неверующих, свидетельствует против них. Господь обещал, что раскидает помёт на их лица (Мал. 2:3), и это обещание уже начало исполняться.
Каждый христианин, преданный делу Реформации, должен держаться в стороне от того нечестия, которое только наряжается в одежды протестантского и евангельского учения. Сегодня лидеры нечестивцев велегласно заявляют, что они — протестанты, и что их цель — построение некоего «порядка», который для полноты картины обрамляется христианской терминологией. Возможно, им ещё удастся провести самых доверчивых представителей библейского христианства. Но выданный им кредит доверия тает с катастрофической быстротой. Ещё совсем немного, и Господь обнажит их срамоту перед всеми. И где они тогда укроются от Его всепожирающего гнева? Никакие экивоки в сторону людей Реформации их уже не спасут. Из мнимых союзников они станут нашими заклятыми врагами. Будем молить Господа о том, чтобы это произошло скорее!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Имея верное представление о поставленной перед нами задаче, стремясь к установлению братских отношений и чётко определяя границы библейской веры, мы, почтительные и благодарные сыновья наших отцов, должны продолжить начатое ими дело — реформировать окружающее нас общество на основе вечного Слова Божьего. Эта задача невероятно трудна. Ведь даже себя мы ещё толком не реформировали! Что же говорить о внешних? Да и имеем ли мы право вмешиваться в чужие жизни, навязывая им миропорядок, кардинально отличающийся от их собственного? Эти вопросы не могут не беспокоить тех, кто однажды связал себя с преобразующей деятельностью Святого Духа. Ответы на них ещё только предстоит дать. Надеемся, что очень скоро.
Но уже сейчас мы можем воскликнуть вместе с псалмопевцем: «Да восстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его» (Пс. 67:2). Вот подлинный девиз Реформации! Вот то, что должно веселить сердце каждого библейского христианина, призванного владычествовать над всей Господней землёй! Восстань Господи, и расточатся враги Твои! Аминь. Аминь.
С днём великой и славной Реформации!

Дата/Время: 16/12/02 08:45 | Email: calvin@tvcom.ru
Автор : Центр Изучения Кальвинизма

сообщение #021216084542

Воспитание народа

Религиозно – философский журнал
№4 за 2002г.

Евгений Каширский

ЗАМЕТКИ О РЕФОРМАЦИИ-2002

(в сокращении)

Интересно, как бы мы воспринимали мировые события, если бы жили в Непале или на островах Паго-Паго? Вряд ли бы столь обостренно следили за тем, что беспокоит так называемую мировую общественность, которая, как мы заметили, состоит преимущественно из стран Европы и США. Экзотические общества, благодаря удаленности от основного театра политических действий, еще какое-то время могут наслаждаться тишиной и покоем. Но, по всей видимости, и их время проходит, и они в недалеком будущем подвергнутся общему мировому процессу, имя которому глобализация.
Что же происходит в нашем мире, уже затронутом глобализацией? При явной тенденции к дальнейшему объединению (недавно страны ЕС ратифицировали вступление в свой союз еще ряд новых членов) нарастает напряженность в отношениях между Западом и миром ислама, в котором идет явная консолидация сил, не желающих поддаваться глобализации, ее здесь воспринимают как вестернизацию, как угрозу своему образу жизни и своей религии. За последнее десятилетие не только возросло количество терактов, но изменилась и психология террористов. Такова наша долговременная перспектива. Это не может не беспокоить. Как бы нас ни убеждали, что причина противостояния не в религии, мы можем и самостоятельно делать выводы, и выводы весьма определенные.
В США после теракта тысячи американцев перешли в ислам, и дело здесь не в примитивном страхе перед сильным врагом. Дело в чем-то более существенном. В американских церквах устраивались встречи с исламистами, христиане аплодировали им. Газета «Вашингтон Пост» пишет об исламских школах, находящихся на территории США, программы этих школ, как показали проверки, напичканы антиамериканскими и антисемитскими материалами. Кого воспитают такие школы в ближайшем будущем, представить нетрудно. Но гуманисты по-прежнему не хотят видеть религиозной составляющей в жизни большинства людей. Точно также в Москве после теракта власти поспешили заявить, что это злодеяние – дело рук бандитов, не имеющих отношения к исламу, хотя бы они и говорили о джихаде и называли себя шахидами (мучениками за веру).
Услужливая российская пресса подает чеченских сепаратистов наемными варварами, не жалеющими детей и стариков, но только если чеченцы – варвары, дело совсем плохо, поскольку история показывает, что империи всегда им проигрывали. Цивилизация изнемогает под постоянным напором варваров, не выдерживает и ломается. Так Рим не одну сотню лет сдерживал напор варварских орд, но в конце концов рухнул. В связи с давлением варваров, Рим принял Церковь за признак социальной болезни общества. Сегодня в России протестантов принимают за признак болезни.
* * *
А что же в нынешнем мире поделывают христиане? Мы ведем разговоры, рассуждаем и призываем, фразерствуем о единстве, доказывая себе, что мы – одна семья. Может быть, мы и одна семья, только жить вместе и сотрудничать мы не умеем. Иной раз кажется, что бесспорно правы те христиане, которые и не пытаются войти в общий труд… Они заранее знают, чем все кончится. Похоже, мы способны лишь на пение да на декламацию, в лучшем случае мы сумеем совместно помолиться о мире во всем мире, и хорошо, если без обиды разойдемся по домам, но в серьезном деле сводить нас вместе не надо. Эту тайну о неумении соработничать мы держим про себя, но она неизменно выходит напоказ, на потеху языческой публике, ведь нас так и подмывает доказать друг другу свою теологическую блистательную правду. И ладно бы в теологии расходились, но ведь и в самых простых вопросах, всему миру ясных и понятных, не можем пройти вместе хотя бы один стадий. А что говорить о проблемах запутанных?
Мы по-прежнему уповаем на стершиеся идеологические клише, уповаем на правительство и на свои способности евангелизировать, все надеемся, что мы покажем какой-то удивительный моральный пример, которым все восхитятся, захотят последовать в нашем направлении. Полноте! За 2000 лет были показаны весьма впечатляющие примеры, и что? Между тем только и слышно: христиане своей жизнью покажут пример!.. Но всякому здравомыслящему человеку, стоит ему взглянуть на современных христиан, все становится ясно! Ясно, какой они могут подать личный пример. Давайте говорить откровенно: сколь многие из бывших с нами развратились подарками и подачками, обрели привычку сибаритствовать (как говорится, утучнел Израиль), иные просто устали и отошли, иные зажили честной двойной жизнью респектабельных оборотней, есть и такие, кто стал завзятым ренегатом… как сказал один иронический человек, качество христианского народа непрерывно ухудшается. Возьмите христиан в среднем, разве мы лучше остального мира? Нет, если выискивать отдельных героев, что-то можно и подыскать… только кто равняется на героев? Равняются на общую массу. Члены наших общин прослушали сотни проповедей, и что? много ли они изменились? Годами ходят в церковь, и достаточно малейшего замечания, сказанного в наиделикатнейшей форме… – обиды, обиды, тут же гнев, раздражение, хлопанье дверью. Все остается по-прежнему, остается слишком человеческим… И на собственном опыте мы убеждаемся, что наш личный пример никого не влечет – ни тех людей, с кем мы общаемся дома, ни тех, с кем проводим время на службе.
На что мы надеемся, убеждая себя и других, что вот-вот разгорится, вот-вот Россия проснется, и уж тогда мы начнем действовать? Сколько было упований, проникновенных разговоров, научных докладов и доводов, что Господь уже дал нам эту страну! Мы это себе без конца доказывали, и доказали. Но что сделали мы реально за последнее десятилетие? Как протестантские общины изменили нравы россиян, культурный климат страны? Нас мало, отвечают нам, вот будет побольше, тогда другое дело. В таком случае скажите, сколько надо ждать, сколько лет? Рост нашей численности не дает оснований для уверенности в быстром прогрессе. Мы тешим себя смутной надеждой, что сейчас пойдем проповедовать, и получится – тысячи придут, не сегодня, так в следующий раз. Но посмотрим в спокойном состоянии на реальные результаты своей проповеди. Сколько получается в среднем на каждого проповедующего? 1-2 человека в год? К тому же религиозная ситуация изменилась не в лучшую сторону. Сегодня подойти на улице означает в глазах людей одно: плохи ваши дела, господа евангелисты. Недавно служитель харизматической церкви, находящейся в северном городе, мне поведала, что за десять лет у них перебывало на служении почти полгорода. Догадываетесь, каков результат? Именно так: община практически не увеличилась.
И почему-то оказывается, что более всех шумящие о влиянии христианства через проповедь сами ни разу не вышли на улицу, не проповедовали ни в общественном транспорте, ни в местах заключения, нигде. К тому же, когда мы говорим о евангелизации, не следует забывать, что не существует так называемого отдельного человека. Почти все люди входят в различные социальные группы, и, так сказать, уже разобраны по организациям.
* * *
Зададимся вопросом, почему у наших духовных предков получилось? Получилось у первых христиан, противопоставивших себя миру, получилось у деятелей Реформации, противопоставивших живую истину Библии мертвым преданиям? Почему же у нас ничего не выходит? Неужели они знали, что делать, а мы не знаем? Наши благонамеренные горячие призывы, речи и статьи выдают, что мы, действительно, не знаем, что делать.
Признаемся, у нас, действительно, нет рецепта быстрого устроения добротного общества по Слову Божиему. Кто-то предлагает разработать промежуточные формы – глядишь, выйдет что-нибудь дельное. Другие справедливо указывают на Завет, в котором перебывали почти все народы. Хотя Бог обращается только к Израилю, к Своему народу, тем не менее, поскольку все народы вступили в Завет через Ноя, Бог наказывает их за непослушание. Все это так, только вряд ли кто теперь скажет, что делать с народами-отступниками? Например, чеченцы еще в 16-17 веках, как говорят историки, были христианами, затем в знак протеста отступили от Христа, вступили в иной завет. По истине, их надо воспринимать не как язычников, но как отступников.
* * *
Конечно, дело Божие не рассчитано на выполнение в одну советскую пятилетку. Даже в 10 лет дела не сделать. Похоже, нам надо набраться терпения, перейти на иное мышление, считать не годы, но поколения. И все-таки, не охватывает ли нас чувство, если не пессимизма, то досады при виде того, как у нас обстоят дела? Неужели и в самом деле нам остается утешаться тем, что когда-нибудь у десятого, одиннадцатого поколения что-то непременно получится?
Впрочем, хватит предаваться унынию. Если реформаты должны перестроиться на работу в длительном режиме, значит, так нам и работать, все же это лучше, чем пошлое шапкозакидательство. В конце концов, у нас все равно нет иного выхода как продолжать Реформацию, теперь уже в Третьем тысячелетии, исправляя путь Господу в такой идейно хаотической стране, как Россия.
* * *
Когда мы говорим о созидании христианского общества, нам не уклониться от вопроса о цивилизации. Более того, мы просто обязаны мыслить в категориях цивилизации, каким бы обязывающим и опасным этот термин ни казался (цивилизация – это всегда ответственность, это проблемы с ее защитой и поддержанием). И с этим мало кто спорит, мнения расходятся при ответе на известный российский вопрос «что делать?»: реформировать ли нынешнюю цивилизацию, возвращаясь к так называемым лучшим временам христианства, или начинать с возведения новых построек, считая прежнее строение восстановлению не подлежащим? В таком случае от нежелательного соседства нам не уклониться, на первых порах придется существовать в качестве контрцивилизации. Впрочем, в истории такое было не раз.
В деле устроения цивилизации полумеры не помогают. Цивилизация может быть только полной. И пока наши социальные предложения не идут дальше полумер и усеченных форм, они не имеет будущего. Предлагая их мы обманываем самих себя.
Цивилизационная задача так сложна, что поневоле согласишься с теми, кто полагает, что без помощи государства нам ничего не сделать. Без него, как говорится, всегда будет слишком мало и слишком поздно. Нам будет трудно еще и потому, что у нас нет опыта построения христианской цивилизации. Что бы нам ни вещали отечественные идеологи о задаче страны, о российской цивилизации, мы готовим место для цивилизации, которая будет иметь принципиально иное направление, нежели нынешняя, условно говоря, патриотическая.
Два слова на тему о патриотизме. Христиан часто представляют людьми, не имеющими себе пристанища на земле, этакими вельтбюргерами... Считается, что раз мы граждане Неба, значит, мы не заботимся о стране. Вовсе неверно. Где проживает в данный момент христианин, о тех краях он и заботится. Другое дело, что христиане исходят из вполне прагматических установок. По нашему разумению, всякое дело, в том числе и дело процветания страны, требует закрепления, развития успеха, если хотите, доброкачественной экспансии (расширения). Между тем, предлагаемый нам вульгарно-православный патриотизм является узко консервативным охранительным направлением. У наших патриотов на уме одна оборона, у них всегда оборонное сознание, так об этом они и пишут в своих, как они полагают, «всего народа» газетках. Более того, их патриотизм ведет к духовному вакууму, к оскудению, слабости. Патриоты начинают с требования гражданской верности, а кончают дискредитацией всех добродетелей, – для Родины можно всем поступиться, и поступаются. И, к своему изумлению, губят собственную страну. Что ж, господа, если хотите погубить страну, становитесь патриотами.
Поэтому, как бы ни казалось это подозрительным, христиане – не патриоты в охранительном смысле. Но пусть бдительные государственники не тревожатся, нам есть что предложить стране доброго. Разумеется, средства мы предложим более действенные. Ибо только такими средствами и можно направить развитие столь феноменальной страны, как Россия.
* * *
Стоит ли доказывать, что Реформация не произойдет в России в той форме, которая была явлена в Европе? У нас другие условия, нам потребуются другие методы. Нам нет нужды повторять каждое слово и каждый жест наших предшественников. Хотя бы потому что сегодня российские народы имеют совершенно свободный доступ к Священному Писанию, и при желании каждый из них может приступить к его изучению. Особенность России состоит в том, что среди христиан господствующей деноминации нет твердой уверенности в необходимости строить жизнь по Слову Божиему, но это уже общеизвестный факт, который закладывают в любые геополитические расчеты.
* * *
Про Рим говорили, что он проиграл много сражений, но не проиграл ни одной войны. Римляне умели планировать и ждать, не отступая от своих целей. Однако, победа Рима обусловлена была преимущественно тем, что никто из его противников не смог предложить лучшей идеи. Сам Рим был прекрасной идеей (по сравнению с другими идеями) цивилизационного порядка, который это государство несло ближним и дальним народам. Порядок и стабильность римской цивилизации был спасением для многих народов от бесчинств царей и князьков.
Действительно, всякая борьба начинается с борьбы идей. Не обязательно идей должно быть много, важно, чтобы к идее прилагался понятный метод ее реализации. Наша протестантская победа в России может свершиться лишь в том случае, если мы предложим лучшую идею организации жизни. Наша идея относится в первую очередь к организации жизни народа Божиего как свободных граждан (точнее, свободных подданных Царя царей) свободного Царства Божиего. Это идея равенства всех перед Богом. Нетрудно догадаться, что и остальные члены российского общества не останутся в стороне, наша деятельность обязательно окажет на них заметное воздействие. Идея равенства свободных братьев во Христе, строящих боголюбезное государство, последовательно нами отстаиваемая и проводимая в жизнь, и есть та, идея, которая, как мы убеждены, обратит к нам людей.
(Иные полагают, что в Царстве Божием нынешние начальники жизни будут по-прежнему стоять у руля, что они-то обязательно пролезут вперед, поскольку уже поднаторели пролезать. Со всей ответственностью можем успокоить смущенных душой, что такого безобразия не будет. Все так называемые первые, которые сегодня изловчились выскочить, непременно будут последними.)
* * *
Только жизненно важные вопросы вызывают противостояние. Таковым, несомненно, является и вопрос религиозный. Вот почему какое-либо ущемление прав верующих, пусть даже небольшой их части, неизбежно сказывается на самом обществе, допустившем это ущемление. Оно само подпадает под ущемления. Так российское общество молчаливо согласилось с законом о признании протестантов гражданами второго сорта, поскольку теперь они обязаны проходить пятнадцатилетний испытательный карантин. Даже наша демократическая пресса, когда принимали закон о религиозных объединениях, отвернулась от нас. Как, впрочем, отворачивается и сегодня, не давая библейским христианам даже редкой возможности выступить в печати и на ТВ с освещением своей деятельности, с выражением своих взглядов. Особенно это проявляется в провинциальных средствах массовой информации, где засилье господствующей Церкви просто удручающее.
Когда принимался дискриминационный закон, мы предупреждали общество1, и прежде всего журналистов о том, что ущемление прав верующих, пусть даже незначительного меньшинства верующих, влечет за собой подавление прав печати, ибо религиозная свобода идет впереди свободы печати. Так и случилось: пресса промолчала в отношении несправедливого закона, теперь очередь пришла за СМИ. О, как теперь заволновалось все демократическое общество. Какие тревожащиеся пошли статьи! Что теперь будет с Россией? Но что же вы хотите? Общество, исповедующее двойную мораль, получило справедливое наказание в виде дальнейших ужесточений. Оно достойно и более пренебрежительного отношения со стороны власти.
Мы говорим это не для того, чтобы нас, библейских христиан, пожалели и бросились защищать. Мы принимаем российские реалии, как они есть. Не выпрашиваем у общества подачек и не набиваемся в друзья, доказывая, что и мы тоже, тоже полезны для вас, дорогие соотечественники. Мы желаем быть полезными Богу. Наследие Реформации нам передали люди мужественные, не щадившие себя ради дела Господня. Если мы будем робкими и нерешительными, этого наследия нам не сохранить, да оно нам будет ни к чему, поскольку трусы никогда не смогут его применить. Они его недостойны.
* * *
Если Реформация немыслима без созидания народа Божиего, его сохранения и воспитания, то народ немыслим без института семьи. Семья – естественный союзник Реформации. Кто этого не понимает, тот ничего не понимает ни в Реформации, ни в Завете Божием, ибо Завет заключается прежде всего с семействами. Вот почему в каждой общине приоритет должен быть отдан именно семье.
Сегодня, какую патриотическую газетку ни возьми, все пишут о семье. Между тем, очевидно, что сущности семьи наши патриоты не понимают. Не знают, для чего она нужна. Хорошо хоть, что появились люди, понимающие непреложность библейской истины: муж должен содержать семью, а жене пристало проводить время в кругу домашних забот. Добавим еще и то, что христиане защищают право каждой женщины быть домашней хозяйкой. Христиане – естественные противники распространяемых сегодня феминистских воззрений, приводящих в конечном итоге к развалу семьи и вырождению народа.
Кажется, наше общество уже начинает тревожиться по поводу семьи и рождаемости, но все еще не готово переменить направление своего движения – оно по-прежнему движется к гуманизму.
* * *
Не обойдем молчанием и вопрос о потомстве. Грош нам цена, если из наших наследников не выйдут продолжатели дела Реформации. Библейские христиане убеждены: образование должно питать истиной разум и укреплять волю к праведности. И чем меньше гуманистическое (и не только) государство со своими взглядами вмешивается в образование и воспитание наших детей, тем лучше.
Каждая семья имеет право и ответственность на воспитание и образование своих детей. Другое дело, как добиться того, чтобы в семье было надлежащее отношение к образованию и воспитанию детей – будущему поколению людей Завета? К сожалению, не все христиане заботятся об этом, надеясь на то, что у них расплодятся духовные дети. Они тешат себя надеждой бурной проповеди. (Кстати сказать, поэтому они не беспокоятся и о земле.) Они не заводят детей, отговариваясь нехваткой материальных средств, стесненностью жилья. Но посмотрите на мусульман. Разве они смущаются подобными обстоятельствами? Нисколько. Из года в год они с восхитительной методичностью выполняют свою программу: наполнение земли сторонниками Мухаммеда.
Для демографического роста у христиан нет ни сил, ни желания. Они заботятся о своей душе. Вот такой своего рода духовный эгоизм: спасение своей души в ущерб делу Божиему – наполнению земли. Создается впечатление, будто этот наказ был дан китайцам и мусульманам. Во многих общинах предостаточно одиноких мужчин и женщин. Но они не женятся и не выходят замуж! Разумеется, здесь вина лежит на мужчинах. Все их слова о вере ничего не стоят, если они уклоняются от создания семьи и рождения детей. Что уж тут говорить о том, чтобы взять в жены женщину с детьми, воспитать их, дать им образование. Никому это и в голову не приходит, все бегут от такой мысли, как от чумы. Хотя, возможно, это был бы лучший поступок иного мужчины за всю его жизнь.
* * *
Иные христиане надеются вразумить государство. Оно проникнется, не может не проникнуться нашими идеалами, ведь они же ему во благо. И вот мы приходим к кесарю, к его чиновникам, они выслушивают нас, собирают досье… и убеждаются, что мы ничуть не лучше их, и не живем по своим же канонам, и с детьми точно также не можем справиться. Хорошо еще, если чиновники проявят деликатность, выпроваживая нас из своих кабинетов…
* * *
Вопрос о цивилизации неразрывно связан с вопросом государства. Христиане накопили немалый опыт взаимодействия с государством. Жить в государстве и развивать собственные формы самоуправления в общинах, при благоприятных условиях перенося наработанные формы в государственную сферу управления, с тем чтобы привести в соответствие со Словом Божиим существующую государственную систему. Разумеется, всякие «приведения в соответствие» могут проходить лишь при условии волеизъявления большинства граждан.
С библейской точки зрения народ является союзом семей и отдельных личностей, соединенных религией, общим долгом и обязанностями, а государство есть институт управления, данный Богом этому народу (заметим, что не всякому народу). Поэтому государство никак не может быть договором граждан (из договора всегда можно выйти). Вместе с тем, оно не есть нечто самостоятельное, отличное от своих граждан, каковым оно пытается быть сегодня в технократическую эпоху. (И тем более, государство не есть плод слепой эволюции.) История показывает, что государство греховных людей не может не быть греховным институтом, и потому оно не заинтересовано в Слове Божием. В лучшем случае, оно трактует его так, как ему выгодно.
Кроме вопроса о государстве, реформатам надлежит внятно изложить свою позицию российскому обществу и в отношении экономической политики. Согласны ли они с тем, чтобы государство регулировало экономику в пользу бедных и больных? Наверное, не следует путать экономику с благотворительностью, но, с другой стороны, ужасает слабая эффективность церковных социальных программ, и, что более всего прискорбно, эти программы выполняются непрофессионалами в области экономики и социальной политики. Создается впечатление, будто христиане – плохие профессионалы по определению.
* * *
Власть по отношению к библейским христианам испытывает двойственное чувство. Не совсем понимая нас и настороженно присматривая за нами, она стремится, с одной стороны, не допускать нашей излишней оторванности от себя (желание секуляризовать), с другой стороны, власти нежелателен наш интерес, как ей кажется излишний, к политической и социальной деятельности, от чего время от времени нас выставляют сомнительными маргиналами.
… а мы-то намерены предложить стране великолепные программы (всё наше сокровенное), не разрешая себе сомневаться в том, нужны ли библейские программы всем этим чиновникам, большей частью состоящим, увы, из казнокрадов и вымогателей, не верующих в Бога… Ведь если этих господ и заставят принять наши планы, о, как они к ним быстро приспособятся, в один миг догадаются, как их оболгать, извратить и просаботировать. Нас уже сейчас представляют людьми, стремящимися ввести нечто вроде тоталитарного государства, намеренно или по невежеству путая теократию, к которой мы действительно стремимся, с тоталитаризмом. Для убедительности приводят одни и те же печальные примеры из хроники анабаптистских восстаний. Видите, к чему приводят подобные утопии. Неудивительно, что иные христиане до сих пор боятся реальной политической жизни, запрещают себе думать о ней. Нынешние христианские бегуны и прыгуны в сторону от государства придумали удобную позицию: мы не вмешиваемся в дела мира сего, мы – ничего не поделаешь – живем в государстве, но избегаем с ним встречаться, особенно в темное политическое время… и деликатно пользуемся благами этого государства.
Если мы не дадим отпор этим нападкам, нас никогда не поймут, просто не станут слушать. А то, что на нас наговаривают… это вещь обычная, так будет всегда. Вспомним, сколько за последние 450 лет было наговоров на Женеву времен Кальвина, девизом которого было: «Слава только Богу! Делать все для славы Божией!» Клевещут на город, власти которого всерьез занялись устроением жизни по Слову Божиему.
До сих пор приходится читать, будто Кальвин был единоличным диктатором, ввел нечто вроде секретной полиции, и прочие, прочие лжи. Стремление Кальвина к святости представляют тиранией. При этом тщательно обходится стороной сущность того, что было в реформатской Женеве. А ведь в Женеве произошла успешная попытка устроить государство, основанное на Слове Божием, то есть теократию. Напомним, что Кальвин в Женеве находился на положении эмигранта, не имея права ни быть избранным в городской совет, ни даже голосовать. И неужели вы думаете, что городской совет отдал бы власть в руки этого человека? Напомним, что еще была жива печальная память о епископе, управлявшим Женевой до Реформации, и стоит ли удивляться, что горсовет сопротивлялся новым “клерикалам”, которых он усматривал в лице реформаторов? Горсовет вмешивался во все церковные дела, в том числе определял продолжительность богослужения, решал, кого допускать к Причастию, а кого – нет. Последнее ему было нужно в качестве средства политической борьбы: противники не допускались к Таинству.
Нам без конца говорят о казненном за богохульство Сервете, но многие ли знают, что пока шло дело Сервета, только в одном Париже инквизиция сожгла 39 человек, желавших веровать и жить по Слову Божиему! Почему об этом никто не говорит? Почему никто не скажет о том, что сделал Кальвин для народа? Достаточно отметить хотя бы тот факт, что он приложил немало сил, чтобы наладить, говоря современным языком, систему профессиональной подготовки для бедного населения и ввести бесплатное образование для детей жителей Женевы. Впрочем, лучше всего можно понять, как воспринимали деятельность Кальвина простые люди, поразмыслив над их отношением к его смерти. Может быть, они ликовали, как ликуют, узнав о смерти тирана? Ничего подобного. Простые женевцы восприняли смерть Учителя как утрату самого дорогого им человека. Весть о смерти Жана Кальвина, несмотря на ночь, распространилась по всему городу, весь город не спал. Люди выходили из домов, плакали. Скорбь была воистину такой, какая бывает при потере благодетеля. Так Израиль оплакивал Аарона и Моисея. Пушечная улица была заполнена народом, а люди все прибывали и прибывали, желая преклонить голову пред своим пастором, лежавшим на смертном одре…
Порядок, установленный в Женеве во времена Реформации, продержался без малого двести лет и принес городу благословение Божие, а, следовательно, процветание и благополучие.
[…]
РЕЗЮМЕ
1. После Пришествия Христа задача христиан не только пророчествовать о грядущем Царстве, но и обучать людей, как жить в этом Царстве, как жить в новой реальности периода благодати, и главное, как строить это Царство. Для российского народа христиане должны стать левитами.
2. Мы согласны отложить в сторону вопросы о различиях в богослужении. Было бы желание делать общее дело. А то призывают к единству, а стоит приблизиться, навязывают свое «единственно верное учение», даже какой-нибудь вопрос богослужения умудряются сделать вопросом господства и доминирования. Разве это не вредит делу созидания угодного Богу государства? Не создание государства в государстве (imperium in imperio), но благотворное преобразование существующего.
3. Хотя нынешняя власть показывает полное равнодушие к истинной библейской вере, мы не оставляем надежды достучаться до разума и сердца правителей России. В конце концов, нам всем плыть в одной лодке еще долго. Впрочем, это известно одному только Господу. Может быть, даже вовсе и не долго.
_______________________
1См., например, мою книгу «Люди с песьими головами», изданную в 1998 году под псевдонимом Игорь Смирнов.

Дата/Время: 16/12/02 08:44 | Email: calvin@tvcom.ru
Автор : Центр Изучения Кальвинизма

сообщение #021216084441

Воспитание народа

Религиозно – философский журнал
№4 за 2002г.
Из цикла ТРАНСФОРМАЦИЯ

Вадим Скаковский

ХРИСТИАНСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ



В I веке в Римской империи помимо евреев появляется религиозная группа, также претендующая на исключительность. Римляне восприняли ее как странную и опасную секту. Люди, называющие себя христианами, проповедовали конец света, говорили о спасении и бренности земных дел, мешающих спасению. Они, как и евреи, были радикальными антиязычниками, однако их учение не имело этнических границ и распространялось по всей империи. Кроме того, несмотря на внешнее послушание, они не признавали священной власти императора и были настроены враждебно к империи. Они были опаснее евреев. Римляне начали преследование христиан.

Ко времени принятия Римом христианства в качестве государственной религии изменились и сама империя, и христиане. Империя миновала пик цивилизаторского распространения и стремилась сохранить себя. Христиане меньше стали говорить о конце света, а больше учить морали и обличать языческие нравы, противопоставляя новый поведенческий стандарт языческой распущенности. Кроме того, мистическая составляющая христианского учения повернула в сторону обожествления человека, выстраивая иерархию святости. Власть устраивали обе составляющие: мораль предназначалась народу, обожествление – преимущественно власти (в том числе и церковной). Пантеон святых удовлетворял языческий голод населения. Христианство рассматривалось властью как идеальный инструмент управления многонациональной империей.

Христианство, поначалу отрицая цивилизацию, само со временем становится цивилизующим началом. Крах Западной империи открыл цивилизаторское поле христианству в чистом виде. В Европе на месте великой империи появилась постоянно меняющаяся мозаика варварских государств, требующих исключительных цивилизаторских усилий. Для выполнения поставленной задачи западное христианство должно было стать динамичным, организованным и представительным. Возникает институт папства. Папы начинают работу по цивилизации варваров. Папы делают то, что не удалось Риму – они цивилизуют варваров. Средневековая Европа – итог этой работы. На месте дикого варварского поля появляется Вторая цивилизация, плодами которой человечество восхищается до сих пор1 . Церковная догма становится источником Второй цивилизации. Догматические искания зафиксированы не только историей, но и архитектурой. Глобальные военные походы также приобретали религиозную окраску. Савонарола и инквизиция иллюстрируют религиозную напряженность средневековья. Торжествовала единственность истины. Еретики сжигались.

Вторая цивилизация служит началом новых тектонических сдвигов. Великие морские открытия положили начало «цивилизаторскому броску» Европы. Европейская цивилизация становится мировой цивилизацией. Вместе с тем, Европе не удалось сделать в мире то же, что сделало христианство в Европе. Для этого есть причины. Христиане пришли в Европу как идея, а Европа в мир – как христианский этнос. То есть это была цивилизация чужого этноса или расы, а не цивилизация идеи. Например, «английская цивилизация», оставив колонии, не оставила христианства. Христианство распространялось вместе с распространением англоязычного этноса – в Америке и Австралии. Казалось, католики были успешнее: Латинская Америка – католический континент. Но все это следует отнести на счет деятельности отдельного института католичества: специальные папские посланники насаждали веру, в том числе и инквизицией. И здесь религия не стала системообразующим началом, цивилизация Латинской Америки (и других частей света) вторична, не порождена христианством как таковым. В частности, не было слышно о религиозных войнах в Латинской Америке или о религиозной нетерпимости.

Следует искать корни этих явлений в европейских процессах. Наряду с колонизацией мира в Европе происходят тектонические разломы. Непререкаемость авторитета Церкви ставится под сомнение. Начинаются восстания, узники инквизиции выпускаются из тюрем. Сокрушительный удар власти Церкви нанесла Реформация. Потрясение – узнать, что можно самостоятельно трактовать Священное Писание и быть не согласным с мнением Церкви. И даже – такое прочтение становится началом новой политической системы. Протестантизм не только порождает догматическое разнообразие. Реформаторы обращают особое внимание на придание религиозного смысла самой жизни в ее устроении. Так религия от догмы направляется к общественному устройству, к историческому договору. Религия становится «этнически встроенной». Протестантская архитектура новых континентов свидетельствует: цивилизация утратила догматический характер.

Все это имело сильнейшее влияние и на католическую Европу. Если в протестантской части освобождение носило религиозный характер, то в католической среде новые идеи имели антиклерикальную, антирелигиозную направленность. Представления об «общественном договоре» стали знаменем Великой Французской революции, принявшей знаменитую Декларацию прав человека и гражданина 1789 г. Некоторые историки считают ее концом христианской цивилизации2 . Это кажется преувеличением. После падения диктатуры население тут же вернулось к прежнему христианскому распорядку жизни: цивилизация помнит себя генетически. Вместе с тем виден конец догматического принципа. Священный союз, основанный победившей коалицией, призванный бороться с революциями и следить за христианской моралью в Европе, включил в себя страны всех направлений христианства: православия, протестантизма и католицизма. Показательно, что инициатором Священного союза выступил государственный деятель Александр I, а не Церковь. Церковь и догма уже не определяли направление истории.

Идеи Декларации прав человека были восприняты пуританской Америкой и включены в Конституцию. Так в пуританском обществе появилась гуманистическая составляющая. Постепенно исчезает понятие единственности истины, нетерпимость к иным религиозным системам. Интересы общества перемещаются в сторону общественного договора, общество трансформируется в общество соглашений, автономных участников. Однако теологи Церкви по-прежнему работают в области догматики (правда, и здесь воззрения теологов приобретают либеральный характер). Они не затрагивают вопросов исторического завета, вопросов общества. Религия постепенно перестает совпадать с цивилизационным развитием, замыкается в области морали. Только присутствие большинства членов общества в церковных общинах позволяет сохранить христианский характер новой цивилизации.

Все резко меняется в связи с новыми геополитическими разломами. Утрата цивилизационного центра привела к мировой нестабильности. Возникли новые идеологические системы, нацеленные на создание нового общества. Мировые войны обнажили тот факт, что религия более не влияет на общество и не отвечает на вопросы, поставленные временем. После Второй Мировой войны посещаемость церквей резко падает. Система коллективной безопасности даже риторически не включает в себя христианские термины, сводя все к правам человека. Возникает новый цивилизационный центр – Америка. Америка все еще сильно христианизирована. Впрочем, следует повторить: христианство Америки носит цивилизационно-генетический, т.е. этнически встроенный характер. На государственном, системном уровне идеология определяется иными представлениями. Со времени падения СССР Америка начинает приобретать черты Римской империи.

Вместе с тем, от цивилизационного старения Рима Америку спасает сохраняющаяся этническая молодость. Америка «желает жить» и расширяться. Ее империя по-прежнему имеет явную выгоду для самой себя, что следует учитывать в анализе современной ситуации. К сегодняшнему дню религия утратила свой первоначальный системный характер и стала знаменем этносов3 . Это объясняет, в частности, исключительную агрессивность радикального ислама, обслуживающего этносы, завоевывающие свое жизненное пространство. Религия, спустившаяся с цивилизационного уровня на этнический, не может играть определяющую роль в историческом процессе. По нашему мнению, это результат «расставания» религии с государством. Утратив государство, религия утратила цивилизаторский инструмент и особое видение, присущее системному мышлению. Возвращение этого видения еще может состояться, на наш взгляд, в рамках возвращения к государству. Этическое государство могло бы стать целью сегодняшнего христианства, желающего остаться в цивилизационном русле истории.

Впрочем, кальвинисту должно быть отчетливо ясно, что цивилизационные процессы определяются отнюдь не человеческой прихотью. Наше время, неожиданно вернувшееся от войны идей к войне этносов, заставит выработать такую систему, в которой будет сохраняться равновесие этносов. Единственной такой системой, известной человечеству, является империя. Вопрос лишь в том, будет эта империя в качестве религии исповедовать самое себя, как это было в Риме, или государство обретет этическую основу. Какую основу – ответ на этот вопрос будет дан временем. Права человека, служащие религией современной цивилизации, уже не могут быть такой основой, так как не «видят» реалий этноса, общины и семьи – институтов исторического завета. Гомогенное общество на поверку оказывается очередным мифом. Сокрушение этого мифа может стать весьма болезненным процессом, требующим обращения к иным ориентирам.
_____________________
1В то время как христианство Византии – вариант консервации, не удавшийся Западной империи. Здесь религия была использована в качестве идеологии для сохранения старой структуры. Цивилизаторскую роль византийское христианство сыграло на окраинах, которые были выгрызены молодым исламом, и в России.
2 «Перемены в менталитете французов активно изучал Вовель, доказывавший, что они начались раньше. В вышедшей в канун 200-летия революции работе "Революция против церкви", этот историк настаивал на том, что фундаментальный поворот определился уже в середине XVIII в., когда изменилось отношение к смерти, а характер праздников также перестал быть прежним. В опубликованном тогда же под его редакцией коллективном труде "Состояние Франции во время революции" Вовель писал о сдвигах в массовом сознании, которые стали заметны с 1750 г. и проявлялись, в частности, в непопулярности монашества и упадке орденов, в предпочтении, отдаваемом светской литературе перед религиозной. В своем известном исследовании об "отречении" священников и дехристианизации II г. республики ученый связывал этот революционный феномен с длительной десакрализацией умов еще при Старом порядке. Необходимые данные для такого заключения дал Вовелю анализ тысяч завещаний жителей Марселя на предмет того, содержали ли они просьбы о посмертной мессе. Этот своеобразный тест показал, что, если в начале XVIII в. подавляющее большинство французов оставляло благочестивые распоряжения, то перед революцией о мессе просило только 40% буржуа, 50% розничных торговцев, 35% ремесленников и 40% наемных работников. События 1789—1799 гг. не вызвали неожиданного утверждения в умах чего-то совершенно нового, возникшего на пустом месте. "Французская революция выглядит как момент истины в истории дехристианизации и этап ломки христианской цивилизации",— подчеркивал Вовель в вышедшей в 1993 г. книге "Открытие политики". Если Церковь представляла болезни божьей карой, требуя от больных молитвы и раскаяния, то элитарные круги во второй половине XVII в. рассуждали о средствах предупреждения и борьбы с эпидемиями, таких, как соблюдение правил личной гигиены, использовании лекарств, определенного режима питания. Об изменении отношения к смерти свидетельствовал отказ от захоронений в церкви и даже в пределах города. Как подчеркивал автор, прежняя практика исходила из верности памяти усопшего и сильных религиозных чувств, тогда как новая — была связана сугубо с заботами об общественной гигиене, о том, чтобы удалить мертвых подальше от живых». С.Ф. Блуменау "Вопросы истории" 1998 N 9 с.141-150.
3 Что в определенном смысле означает возврат к язычеству.

Дата/Время: 15/12/02 23:57 | Email: calvin@tvcom.ru
Автор : Центр Изучения Кальвинизма

сообщение #021215235732

Воспитание народа

Религиозно – философский журнал
№4 за 2002г.

Борис Петропавловский

ИЗ ИСТОРИИ ТЕЛЕСНЫХ НАКАЗАНИЙ В КАЧЕСТВЕ
ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ И ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ МЕРЫ

«Разумное применение розги всегда вызывало
повышение нравственного уровня» В. Купер.

1


Телесные наказания известны чуть не с сотворения мира и нет никакого сомнения, что розга оказала огромное влияние на историю человечества. Одних гуманных средств воздействия на поведение людей всегда было недостаточно, чтобы заставить их поступать соответственно моральным нормам. Еще труднее воздействовать одними словами на поведение детей и подростков, не окрепших в моральном отношении.

В средние века телесные наказания были распространены в разных слоях общества, чему способствовали католическая и православная Церкви. Религиозные фанатики занимались самоистязанием, умерщвляя плоть. Начав с самоистязания, клирики начали применять порку по отношению к своей пастве. Согласие дать себя выпороть рассматривалось как похвальное смирение. Король Генрих III получил отпущение грехов, лишь согласившись подвергнуться наказанию розгами. Иезуиты преклонялись перед розгой и охотно прибегали к ней в отношении молодых девушек, вверенных их надзору и воспитанию богобоязненными родителями-католиками «для душевного исцеления».

Сечение в те времена часто применялось во дворцах владетельных и коронованных особ и в родовитых домах. Екатерина Медичи (XVI век) собственноручно наказывала розгами фрейлин и служанок. Пажей наказывали по самым малейшим поводам. В Англии две придворные дамы получили березовой каши за то, что стащили из дворца две суповые вазы. Были и другие знатные леди, наказанные за мелкое воровство, причем исполнение наказания поручалось личному куаферу (sic!) провинившейся.

От флагелляции (порки) в Средние века больше всего страдали женщины и дети. Начиная с самых отдаленных времен женщину секли по обнаженному телу за различные поступки, особенно за измену мужу. Впрочем, история показывает, что общества, где поддерживаются строгие моральные нормы, являются долгожителями. Там же, где дозволяется половая распущенность, распад общества неминуем.

За адюльтер наказывали розгами или плетьми публично по обнаженному телу. В Англии муж имел право «учить» свою жену розгой, плеткой или иным инструментом, например, нередко встречается упоминание кочерги. Во Франции и других странах континента розга тоже считалась самым подходящим средством для наказания строптивых и блудливых жен. Сурово поступали и с проститутками, когда они нарушали установленные для них правила. В Австрии женщину раздевали до рубашки и вели босиком в церковь, где сажали в мешок, завязывавшийся у подбородка, стригли и сбривали волосы. Голый череп намазывался дегтем и сажей, и виновная выставлялась на поругание черни во время воскресной службы. По окончании литургии ее секли и в тачке вывозили за город.

В Средние века телесные наказания являлись одной из основ воспитания детей. Школа базировалась на суровой дисциплине. Здесь вспоминается древний афоризм: «научение приходит через страдание». Наказание считалось настолько необходимым, что школьников и школьниц секли не только за какую-нибудь провинность, но просто потому, что считалось полезным пороть ребенка, так сказать, для полирования его характера. В Англии ученики и ученицы систематически угощались розгами, от них не были избавлены и взрослые воспитанницы (до 1830 года) некоторых учебных заведений.

Большое место занимала розга и в домашнем быту. Применялась она не только по отношению к малым детям. Во многих семьях матери не колеблясь потчевали ею своих 18-19летних дочерей, стоявших на пороге замужества. В семьях высокопоставленных особ гувернеры, гувернантки, учителя и учительницы не только обучали, но и безжалостно пороли своих подопечных. Позднее стали поручать наказание мужской или женской прислуге.

Суровое воспитание получали и коронованные особы. Генрих IV Французский в одном из писем воспитательнице своего сына, будущего Людовика XIII, писал: «Я не особенно доволен, что вы не сообщили мне, что высекли моего сына розгами, так как я желаю и вам приказываю наказывать его розгами каждый день, как только он проявит упрямство или позволит какую-нибудь шалость. Знаю очень хорошо по себе, что ничто в мире не принесет ему столько пользы, как розги. Я знаю по опыту себя самого, что они были очень полезны для меня».

Англия, классическая страна розги, долго не могла отказаться от традиционного средства исправления нравственности. В некоторых магазинах вошло в обычай наказывать физически проворовавшихся продавщиц и покупательниц-клептоманок, предпочитавших розги огласке и позору. И, надо сказать, немало леди подверглось этому наказанию.
2


В России телесные наказания применялись еще до татаро-монгольского нашествия. Уложение 1649 года назначало кнут в 140 случаях. Русская знать только при Екатерине Второй была избавлена от телесных наказаний. Но, по правде сказать, полицейские власти не считались ни с какими законами. В комедии Гоголя «Ревизор» упоминается сечение офицерской вдовы. Цензор нашел такой случай слишком скандальным и понизил ее в звании, вдова стала «унтер-офицерская». Крепостные крестьяне находились в полной власти помещика, которые часто ею злоупотребляли. Помещица Д. Салтыкова замучила 140 крепостных, преимущественно женщин и девочек.

Телесное наказание было одним из главных занятий и развлечений грубого деревенского дворянина. В одном помещичьем архиве сохранились рецепты, как вводить «рабов» в состояние трепета. «Покажите девке, что вам безразличны ее страдания. Обмажьте ее с головы до пяток медом и обсыпьте муравьями, пусть жрут ее полчаса, час, два. Потом бросьте в воду, а потом уже секите. Увидите, какой мягкой, податливой станет».

Телесные наказания широко применялись и в учебных заведениях России. О жестоких нравах в духовных школах рассказывается в повести Помяловского «Очерки бурсы». В армии применялись шпицрутены. Виновного проводили сквозь строй, избивая прутьями. После отмены крепостного права телесные наказания в армии и школе были отменены. Знаменательно, что Пирогов выступал против их отмены в гимназиях, в связи с чем возникла полемика его с Добролюбовым, вошедшая в историю педагогики. Для крестьян применялись телесные наказания по приговорам волостных судов, которые избирались самими крестьянами. При Николае II телесные наказания для крестьян были отменены, но при карательных экспедициях власти негласно возвращались к этим мерам.

Физические наказания детей были широко распространены во всех классах российского общества. При советской власти телесные наказания в школах были строжайше запрещены. С ними велась борьба и в семье. Но изгнать физическое воздействие из советского обихода так и не удалось. Закрытые социологические исследования показывали, что детей пороли во всех слоях советского общества, хотя это, разумеется, не предавалось огласке. Обратим внимание на любопытное явление: в СССР судили и сажали детей с 12 лет, расстреливали порожденных советской властью беспризорников, но никто не решился сказать ни слова в пользу телесных наказаний, хотя, может быть, для многих малолетних преступников порка была бы гуманней и действенней лишения свободы и уж, конечно, расстрела.

Исчезнут ли когда-нибудь телесные наказания? Едва ли. Всегда будут дети с плохой наследственностью, плохо поддающиеся воспитательному воздействию, да и невозможно надеяться, чтобы все воспитатели поднялись до уровня Макаренко или Сухомлинского.

На Западе разумнее подходят к этой проблеме. Доусон с оговорками допускает телесные наказания по отношению к маленьким детям. «Если телесное наказание порой применяется ошибочно, то это не причина, чтобы отвергать его вообще. Многие дети вполне нуждаются именно в этой реакции на их непослушание. Ребенок подлежит легкому наказанию, когда он открыто не подчиняется ясно выраженному приказанию родителей.» «Полностью должно быть прекращены [наказания] к возрасту между 10 и 12 годами. В случае запрета телесных наказаний жестокость по отношению к детям усиливается, поскольку родители начнут срывать на них свое отчаяние, не найдя других путей справиться с неповиновением» (Не бойтесь быть страшным, М., 1996, с. 91-96).

Телесные наказания для нарушителей закона сохранились в афро-азиатских странах и применяются только по отношению к мужчинам. Любопытно, что последней европейской страной, отменившей телесные наказания для заключенных, явилась Англия, что было зафиксировано в книге рекордов Гинесса.
Дата/Время: 15/12/02 23:53 | Email: calvin@tvcom.ru
Автор : Центр Изучения Кальвинизма

сообщение #021215235326

Воспитание народа

Религиозно – философский журнал
№4 за 2002г.

Андрей Семанов

ПУТЕШЕСТВИЕ ПИЛИГРИМА В САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Пушкин и Буньян: взгляд из постсоветской России



Предмет нашего разговора может показаться нетривиальным для пушкиноведческого дискурса, и здесь нужно постараться сразу развеять недоумение. Разумеется, мы не пытаемся спорить с социально принятым гуманитарным знанием, утверждающим интерпретацию великого творчества то как светско-гуманистического, то как православного (задача, совершенно непосильная, да и беспредметная для теолога), а просто хотелось бы поделиться уже давно назревшими соображениями.

Начнем со сравнительно общеизвестной цитаты. Говоря о пушкинской “всечеловечности” и “универсальной отзывчивости”, Достоевский среди всего прочего отметил: “Какие глубокие, фантастические образы в поэме “Пир во время чумы”... Но в этих фантастических образах слышен гений Англии; эта чудесная песня о чуме героя поэмы, эта песня Мери... – это английские песни, это тоска британского гения, его плач, его страдальческое предчувствие своего грядущего. Вспомните странные стихи: “Однажды странствуя среди долины дикой”... Это почти буквальное переложение трех страниц из странной мистической книги, написанной в прозе, одного древнего английского религиозного сектатора, – но разве это только переложение? В грустной и восторженной музыке этих стихов чувствуется сама душа северного протестантизма, английского ересиарха, безбрежного мистика с его тупым, мрачным, необоримым стремлением и со всем безудержием мистического мечтания. Читая эти странные стихи, вам как бы слышится дух веков Реформации, вам понятен становится весь этот воинственный огонь начинавшегося протестантизма, понятна становится, наконец, сама история, и не мыслью только, а как будто вы сами там были, прошли мимо вооруженного стана сектантов, пели с ними их гимны, плакали с ними в их мистических восторгах и верили вместе с ними в то, во что они поверили” 1 .

Не побоимся использовать старую риторическую фигуру: где и когда это сказано – на юбилее 1880 года или 1999-го? Актуальность слов конгениального интерпретатора, пожалуй, становится очевидной нам в России лишь сегодня, когда, не выезжая за пределы двух столиц, можно встретить чуть ли не все исторические религии. Как будто со страниц полузабытых дореволюционных учебников в страну вошли пуритане и иезуиты. Но при всем этом, а также при огромном объеме современных исследований, посвященных религиозным аспектам пушкинистики, протестантские мотивы в наследии гения по сей день остаются “за кадром”2 .

Нас будет интересовать в первую очередь пушкинская реминисценция бессмертного творения Джона Буньяна (1627-1688), которое исследователь после построчной сверки справедливо охарактеризовал как “одну из самых распространенных книг среди англичан”, “настольную в каждом хорошем семействе”3 и которое содержит глубочайший анализ главной тайны христианства – обращения и духовного возрождения человека.

Небольшой по объему (76 строк), но монументальный по содержанию “Странник” – П.В Анненков назвал его поэмой – один из тех немногих пушкинских текстов, которые явно не были поняты своевременно. Странно, что если о наличии специфически протестантского источника в стихотворении стало хорошо известно уже давно (по крайней мере, начиная с П.В.Анненкова4 ), то о подлинном характере его мотивов, по-видимому, почти ничего не знала ни дореволюционная (кроме Достоевского), ни эмигрантская критика, вообще несправедливая к этому произведению. Так, В.В. Вейдле в эссе “Пушкин и Европа” заявил, что к числу лучших творений Пушкина “Странник” не принадлежит5 . Меньше всего упоминаний об этом феномене и в современной церковной литературе6 . Характерно, что о протестантском настрое “Странника” умолчал такой православный исследователь, как В.С.Непомнящий, внимательно изучавший это поразительное стихотворение; именно он сопоставил его смысловое пространство с “Пророком”, а несколько позже отметил его “явно эсхатологическую окраску”7 .

Как известно, источник “Странника” – это довольно обширная аллегорическая повесть в прозе (с отдельными стихотворными вставками), принадлежащая перу великого английского писателя и проповедника Джона Буньяна и носящая в оригинале пространное заглавие, которое в доступном Пушкину русском переводе 1819 г. получило вариант “Путешествие Христианина к блаженной вечности”, а сегодня обычно переводится как “Путешествие пилигрима (или “Путь паломника”) в Небесную страну” (далее “Путешествие”)8 .

Эта на самом деле удивительная по художественной силе и влиянию книга, написанная в средневековом жанре аллегорических путешествий во сне, по всем параметрам является ярчайшим примером того духовного творчества, что проложило дорогу открытому обществу. Она – творение выходца из беднейшего третьего сословия, сына простого ремесленника, солдата революции 1648 года, прошедшего упорное самообразование, пережившего всем сердцем обращение ко Христу, претерпевшего тяжелые преследования за свои религиозные убеждения в период гонений на кальвинизм и написавшего свои основные труды (в том числе “Путешествие”) во время 12-летнего тюремного заключения.

Характерна в этой связи историческая ситуация. Понятно, что в советской литературе были вульгарно-социологические интерпретации книг Буньяна как “протеста... сурового проповедника-пуританина против общественного строя”9 . Но и Г.П.Федотов в “Певце Империи и свободы” вопреки истории объявил Буньяна обычным аскетом, “весьма далеким от всякого чувства свободы”10 – хотя еще П.Б.Струве подчеркивал роль реформаторов и баптистов кальвинистского толка в становлении “религиозного, выросшего из христианства, либерализма, идеи личного подвига и личной ответственности”11 . На этом фоне весьма отрадным исключением выглядит очерк Д.Д.Благого “Джон Буньян, Пушкин и Лев Толстой”, содержащий вполне добросовестный анализ самого пушкинского шедевра и его исторических коннотаций; однако, не владея собственно пуританским материалом, филолог меньше всего стремился к анализу религиозных проблем.

Нет ничего удивительно, что, будучи характернейшим образцом английской пуританской литературы, “Путешествие” вышло далеко за пределы своей эпохи и национальной идентичности. Дело не только в свежести и непосредственности художественного восприятия его “некнижного” автора, его простом, общедоступном и в то же время выразительном языке, благодаря которому оно стало подлинно народной книгой, знакомой с детских лет каждому, кто говорит и мыслит по-английски12 . Ни правдивое отражение английской действительности, ни резко критическое отношение к новоевропейскому обществу и его порокам, которые действительно присутствуют в этой книге, не объясняют ее притягательности для многих поколений.

Сама по себе биография Буньяна, на фоне религиозной глубины и сложности его аллегории, описывающей по сути все основные этапы христианской жизни в библейском понимании, поражала современников и потомков, а его книги воспринимались как общехристианское, церковное наследие. К середине XIX в. книга Буньяна была переведена более чем на 70 языков13 . При этом, по оценке Благого, Пушкин, свободно читавший (хотя и не говоривший) по-английски, работая над переложением из Буньяна, пользовался как третьим русским изданием 1819 года, так и одним из изданий оригинала14 .

Для поэтического переложения Пушкин использовал небольшой фрагмент – по сути, только трех-пятистраничное введение – 300-страничной книги, состоящей из двух частей. Первая из них описывает путешествие самого Странника, а вторая, во многом дублирующая ее – странствие его жены, Христианки (третья часть считается утраченной). Хотя сюжетного материала хватило бы на трагедию, почти весь объем повести оставлен Пушкиным в стороне, и поэт сосредоточил свое внимание на наиболее духовно и психологически остром моменте повести – тягчайшем внутреннем кризисе, крутом нравственном переломе, побуждающем человека полностью отречься от греховного мира, от всей своей прежней жизни, порвать со всеми и со всем, страстно возжаждать нового, спасительного пути и, наконец, решительно встать на него. Со свойственной ему тенденцией к лаконизму поэт придал этому моменту “полную внутреннюю законченность”15 . Завязка “Путешествия”, переложенная Пушкиным – это духовное прозрение Христианина и его бегство из Города Разрушения (The City of Destruction). То есть, как мы уже сказали, центр его внимания – на христианском обращении, имеющем принципиальное значение для Буньяна и всего пуританизма.

Мы не можем здесь излагать биографию Буньяна16 , но неизбежно должны остановиться на тех элементах его (и вообще пуританского) внутреннего опыта, без которых нам многое останется непонятным. Дело в том, что в духовной жизни библейского христианина неизбежно действует закономерность, которую лучше всего пояснить словами великого систематизатора протестантской аскетики Джонатана Эдвардса: “Перед освобождением нашим от греха и проклятия Бог заставляет нас сильнее почувствовать, от какого зла Он избавляет нас, чтобы мы знали всю ценность спасения и были бы способны постигнуть все величие того, что Богу было угодно сделать для нас. Ввиду того, что спасенный последовательно прошел через два прямо противоположных состояния, сперва через состояние гибели и осуждения, затем – оправдания и спасения, – и что Бог, спасая людей, видит в них разумных и одаренных сознанием существ, то степени их разумности соответствует необходимость сознать свое Я в этих двух противоположных состояниях. Сперва человек должен сознать свое грехопадение, а затем свое освобождение и блаженство”17 .

Осознание своего грехопадения, мучительная травма, нанесенная совести, соприкоснувшейся со святостью Бога – начало и основа всякой нормальной духовной жизни христианина18 . И надо сказать, что в “Страннике” - едва ли не впервые в русской светской культуре XIX в. – эта истина раскрывается с большой силой, ибо что бы там ни говорили, страх Божий действительно был не чужд Пушкину в его зрелые годы.

Он тихо поднял взор - и вопросил меня,
О чем, бродя один, так горько плачу я?
И я в ответ ему: “Познай мой жребий злобный:
Я осужден на смерть и позван в суд загробный,
И вот о чем крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит...

И поэт почувствовал, что именно в этом нравственном состоянии верующий ощущает себя предстоящем Божию суду, когда он

...тяжким бременем подавлен и согбен,
Как тот, кто на суде в убийстве уличен.

В какой степени европейский человек способен переживать свою греховность, показывает нам автобиографическое свидетельство самого Буньяна, который, будучи в состоянии духовного смятения, испытывал зависть к животным и птицам, которые безгрешны и не будут отвечать на Божием суде19 – да, именно такова суровая риторика, отмеченная Достоевским, которому такие переживания, похоже, были слишком чужды. Зрелому же Пушкину оказывается понятным не только акцент на высшую справедливость, но и одинокое предстояние верующего Богу, органичное именно для протестантской модели христианства и далеко не типичное для православия.

“Самые популярные стихи Пушкина, – замечает исследователь о его знаменитой переписке со св. Филаретом Московским, – полны пуританской тревогой перед неведомым, недоступным Предопределением: в одиноком акте личного вопрошания помочь не может ни священник, ни Церковь:

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана,
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Филарет в своей стихотворной отповеди (“Не напрасный, не случайный...”) подверг пушкинские формы прямому грамматическому отрицанию. Иерарх был точен в выборе объекта для полемики. Перевернув пушкинский текст, Филарет показал противоположность пушкинского, не нуждающегося в посредниках, вопрошания Бога православному Его пониманию”20 .

Внутреннее одиночество, неизбежное при подлинном последовании Христу – важнейшая тема пуританизма. М.Вебер, во многом истолковавший кальвинистскую этику совершенно превратно21 , был не так уж далек от истины, когда писал, что “общение кальвиниста с Богом происходило в атмосфере полного духовного одиночества”22 . Конечно, это совершенно иная антропологическая модель, чем во многих христианских культурах (в том числе и русской): человек предстоит Богу совершенно одиноким, вне традиции и соборных, общинных связей. Как она может совмещаться с почти ветхозаветным культом родового начала, семьи и домашнего очага, характерным для того же пуританства – вопрос отдельный23 . Здесь же достаточно понять, что Пушкин ясно видел и эту экзистенциальную напряженность. Вспомним еще один образ странника – на этот раз входящего уже в еврейский дом:

Бьет полночь. – Вот рукой тяжелой
Стучатся к ним – семья вздрогнула.
Младой еврей встает и дверь
С недоуменьем отворяет –
И входит незнакомый странник...

В библейских и традиционных текстах “странник” означает или ангела, или кого-либо из праведников прежних поколений (чаще всего пророка Илию – Элияху), или, наконец, Мессию24 . И здесь нам открывается реальность, с которой начиная с апостольских времен уже столкнулся всякий, кто решился быть христианином. Вот так – нищим и неузнанным странником – входит Царь Израиля и Сам Бог к человеку, ломая привычный мир и призывая следовать за Собой. Но иногда, когда иначе уже не достучаться до огрубевших сердец, Он пробуждает человека памятью смертной или же страхом перед грядущими бедствиями и катастрофами. И нельзя отвергать этот спасительный страх – даже если он грозит пошатнуть такой привычный, милый домашний уклад, создать нам имидж юродства или безумия25 .

О, горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена, –
Сказал я – ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом, мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:
Наш город пламени и ветрам обречен,
Он в угли и золу вдруг будет обращен,
И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
Обресть убежище, и где? о горе, горе!
Мои домашние в смущение пришли
И здравый ум во мне расстроенным почли...

В обращении ко Христу человек призван к полному и решительному отречению от всей старой, греховной и потому обреченной на неминуемую гибель жизни. Истинный последователь Христа для Буньяна – “человек, который... оставляет все за своей спиной, бросает все, отрекается от всего; он ненавидит все, что может стоять на его пути к Иисусу Христу”26 . “И тот, кто не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником” (Лк.,14.26) 27 ...

... Они с ожесточеньем
Меня на правый путь со бранью и презреньем
Старались обратить. Но я, не внемля им,
Все плакал и вздыхал, унынием тесним.
И наконец они от крика утомились
И от меня, махнув рукою отступились,
Как от безумного, чья речь и дикий плач
Докучны и кому суровый нужен врач.
С.162-163
______________________
1 Достоевский Ф.М. Пушкин // А.С.Пушкин: pro et contra, в 2 т.,т.1. СПб.,2000. С.162-163
2 Насколько нам известно, в отечественной литературе последних лет есть лишь два примера взгляда на пушкинское творчество из мира протестантского мышления: имеем в виду книжку замечательного петербургского педагога, баптистки по убеждениям О.С.Колесовой “Сейте разумное, доброе, вечное. Русская классика в свете Евангелия” (СПб.,1996) и совсем недавний очерк Александра Эткинда “Пушкин и Токвиль” (Эткинд А. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М.,2001. С. 13-44), где маститый социолог анализирует факт знакомства поэта с “Демократией в Америке” в 1830-е гг. Если работа консервативной протестантки Колесовой написана в жанре “книги для учителя”, то эссе либерала Эткинда, сработанное в солидной академической манере (как и вся его последняя книга), претендует на весьма смелые наблюдения и выводы не столько литературоведческого, сколько экзистенциального плана.
3 Габричевский А. “Странник” Пушкина и его отношение к английскому подлиннику // Пушкин и его современники. Материалы и исследования. Вып.19-20. СПб.,1914. С.46
4 См. его “Материалы для биографии А.С.Пушкина” в: Пушкин А.С. Соч. в 7 тт. Т.1. СПб.,1855. С.386, а также: Благой Д.Д. Джон Беньян, Пушкин и Лев Толстой // Благой Д.Д. От Кантемира до наших дней. М.,1979. С. 331-332
5 Вейдле В.В. Умирание искусства. М.,2001. С.126
6 Пожалуй, единственное известное нам исключение: Котельников В.А. Монастырь за облаками // Духовный труженик. СПб.,2000. С.321 f.
7 См.: Непомнящий В.С. Поэзия и судьба. М.,1983. С.361-363; его же: Феномен Пушкина и исторический жребий России // А.С. Пушкин: pro et contra. T.2. С.529; другую интерпретацию связи с “Пророком” см.: Вацуро В.Э. “Пророк” // Аврора, 1980, № 8
8 В издании 1687 г.: “The Pilgrim’s Progress from this World, to that Which is to Come: Delivered under the Similitude of a Dream. Wherein a Discovered, the Manner of his Setting out, his Danderous Journey; the Safe Arrival at the Desired Country”. Заглавие русского перевода Н.И.Новикова (с французского, 1782 г.) таково: “Любопытное достопамятное путешествие Христианина к вечности, чрез многие приключения с разными странствующими лицами правым путем, где различно изобразуются разные состояния, успехи и щастливой конец души Христианина, к Богу стремящегося”. Мы пользовались одним из лучших русских изданий (эмиграция): Буньян Д. Путешествие Пилигрима в Небесную страну. Утрехт, 1996. Для сверки с оригиналом использован текст: The Annotated “Piligrim’s Progress”. Ed. W.Wirsbey. Chicago: Moody Press,1976
9 Измайлов И. Лирические циклы в поэзии Пушкина 30-х гг. // Пушкин. Исследования и материалы (далее ПИМ). № 2. Л.,1958. С. 48-49. Ср.: “Злодейство, словно потоп, похоже, готово затопить наш английский мир” (Bunyan J. The Life and Death of Mr. Badman. N.Y.,1988. P.7)
10 Федотов Г.П. Певец Империи и свободы // Пушкин в русской философской критике. М.,1990. С.368
11 Струве П.Б. Религия и социализм / Избранные сочинения. М.,1999. С.97. Ср. в “Индивидуализме и социализме” (1906): “Политическая идея личности... христианского происхождения. Первыми глашатаями ее были религиозные реформаторы, и первым практическим приложением ее было требование свободы совести, религиозного самоопределения человека... Формальную, алгебраическую идею самоопределения личности суровые религиозные реформаторы Англии поняли с полной ясностью” (Ibid. C.151-152). В 1907 г. в другом месте он заявлял: “Я чувствую себя протестантом... В этом смысле я ближе к Толстому, чем к Соловьеву... Вообще религия сохранилась в мире почти исключительно в форме протестантизма” (цит. по: Колеров М.А. Не мир, но меч. Русская религиозно-философская печать от “Проблем идеализма” до “Вех” 1902-1909. СПб.,1996. С. 267). См. также, напр.: Haller W.B. Liberty and Reformation in Puritain Revolution. N.Y.,1955; Loane M.L. The Makers of Religion Freedom. Grand Rapids,1961
12 Т.Маколей считал повесть Беньяна “величайшим чудом”, которое “произвел медник”. “В самых диких частях Шотландии “The Piligrim’s Progress” составляет наслаждение крестьян” (Маколей Т. ПСС. Т.2. СПб.,1861. С.4-6)
13 На русском языке, кроме уже упомянутого перевода Н.Новикова, она вышла дважды в “Сочинениях Иоанна Бюниана” (1786 и 1819 гг., исправлено по немецкому переводу), а позже - трижды в переводе Ю.Засецкой (1879) и несколько раз в эмиграции после 1917 года.
14 Рукою Пушкина. М. - Л.,1935. С.285-286; см. также: Благой Д.Д. Ук. соч. С. 324-325
15 Там же. С.327-328.
16 Биографий Беньяна на английском языке очень много. Из русских версий наиболее доступно предисловие к переводу “Путешествие паломника”, изданному Миссией Фриденсштимме в 1993 г. О “Путешествии”, кроме работы Благого, см.: Горбунов А.В. Путь сквозь тесные врата // Беньян Д. Путь паломника. М.,2001, а также: Виппер Ю.Б., Самарин Р.М. Курс лекций по истории зарубежных литератур XVII в. М.,1954. С.210-214; но характер пушкинской интерпретации понят здесь совершенно неверно; якобы поэт стремился освободить текст Беньяна от “религиозной тенденции” (С.213).
17 Цит. по: Джемс У. Многообразие религиозного опыта. СПб.,1993. С.187
18 См.: Спраул Р. Святость Бога. СПб.,1996. С.37-74
19 Bunyan J. The Grace Abounding to the Chief of Sinners. Edinburgh,1827. www.ccel.org. Ср.: Джемс У. Многообразие религиозного опыта. С.134-146. В “Путешествии”: “Книга, которую я теперь читаю, убеждает меня, что я осужден на смерть и после должен предстать на судилище, а я сознаюсь, что ужасаюсь первому и не в силах выдержать второго... Я боюсь, как бы тяжелое бремя на спине не потянуло меня ниже самой могилы... А если не гожусь для тюрьмы, то без сомнения меня еще более страшат судилище и казнь” (Путешествие пилигрима. С.36)
20 Эткинд А. Ук. соч. С.433
21 Критику идей М.Вебера cм., напр.: Harkness J. Calvin: Man and His Ethics. N.Y.,1931
22 Вебер М. Избранные произведения. М.,1990. С.144
23 См., напр.: Miller P. The Puritain Family. N.Y.,1970; Packer J.I. Among God’s Giants. Eastbourne,1991. Ch.5
24 См. любое издание Пасхальной Агады (изложение домашнего пасхального богослужения в иудаизме)
25 У Беньяна: “Наконец, решился он высказаться семейству и обратился к нему со словами: “О, милая моя жена и возлюбленные дети, я... вне себя от горя, от тяжелого бремени, которое сильно меня гнетет.... Я узнал достоверно, что наш город будет сожжен небесным огнем, и мы все погибнем неминуемо, если не найдем пути, которого я пока еще не знаю, но по которому только и возможно спастись от ужасной смерти”. Все его близкие сильно опечалились и изумились, не потому, чтобы доверились его речам, но потому, что сочли их доказательством умопомешательства... Ночь прошла также без сна, и беспокойство не уменьшилось. До самого утра он плакал и вздыхал. На другой день жена его и дети пришли осведомиться о его здоровье. Ответ был, что ему все хуже и хуже... Это привело их в раздражение. Сперва они пытались заглушить его расстроенное воображение разными жесткими упреками, потом старались рассеять пустой болтовней, там опять принимались его бранить и, наконец, стали избегать всякого с ним сообщения” (Путешествие Пилигрима. С.34)
26 Bunyan J. Works, v.1. Philadelphia,1871. P.570.
27 Из пуританского комментария на Лк.,14.27 : “Тот, кто не согласен, когда его призовут к этому, отречься от самых близких друзей и родственников, расстаться со своей страной и со своим домом, оставить свое имущество и все удобства, лишиться свободы и всего, что дорого ему в этом мире - не может быть последователем Христа. Богу не нужны такие последователи... Ибо настоящий христианин любит Христа превыше всего; он готов расстаться с родственниками, богатством, родиной, свободой ради Христа. Тот, кто не способен расстаться со всем этим ради Христа, любит это больше, чем Христа, ибо с тем, что человек любит, ему больнее всего расставаться. Тот, кто не согласен расстаться со всеми этими вещами, грешит против Христа; в нем нет истинной апостольской любви ко Христу, и он, конечно же, не может называться христианином” (Clarkson D. Works, v.1. Edinburgh,1988. P.450)

Страницы : 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15